«Каки́е и́гры бы́ли?»

– Каки́е и́гры бы́ли? Игра́ли ещё, кто быстре́е бе́гает, кто быстре́е стометро́вку вро́де как, ну, не стометро́вку, а како́е-то расстоя́ние пробежи́т. В о́бщем, все развива́ли ло́вкость, ну, и все стара́лись, чтобы не у́вальни бы́ли, занима́лись. Мы все бы́ли то́щие, худы́е, потому́ что кормёжка–то кака́я у нас была́. Ве́чно есть хоте́лось, вот в чем беда́. А вы бы зна́ли, как в учи́лище есть хоте́лось! Ой! Нас посади́ли на паёк, зна́чит, на ка́ши, на всё про́чее, а прие́хали-то все, ну, как бы кре́пкие, здоро́вые. Всегда́ е́ли там, растёшь, дак всегда́ на́до бы́ло ка́шу. Е́ли там всё про́чее, да и до́ма там быва́ло, перехва́тишь, да и кое-чего́ ещё где́-нибудь там, морко́вки, брю́квы там наку́шаешься, горо́ха. А тут в учи́лище-то у постоя́нного соста́ва буфе́т был, сказа́ли – ни-ни, е́сли то́лько кто бу́дет, так отчи́слим. Вот то́лько то, что в столо́вой бу́дет пригото́влено, и все. Вот, коне́чно, есть хоте́лось. А пото́м привы́кли. Зна́ете, достава́ться ста́ло.

– Я сейчас вам назову игры, а вы скажите, узнаете какие—то или нет? Горелки.

– Это, зна́чит, ля́пки у нас называ́лись. Вот, Ге́ля, на тебе́ ля́па. Вот.

– Как пятнашки, да?

– Да.

– А чиж, ножички, бабки?

– В но́жички мы не игра́ли, у нас не́ было ноже́й. Почему́-то у ребя́т, так хоте́лось, коне́чно, всегда́ име́ть. Мо́жет, кто́-то и име́л, но тако́го, что вот в но́жички – не игра́ли. Э́то счита́лось, что де́тям заче́м? Но́жички ма́ленькие. Ну, коне́чно, бы́ли каки́е-то у кого́-то но́жики. Поста́рше у ребя́т бы́ли но́жики. Мы, коне́чно, и́ми де́лали свистки́. Бере́м и́вовый прут, если отсокове́ла и́ва, зна́чит, из него́ не сде́лаешь уже́ свистка́ А если ещё не отсокове́ла, зна́чит, свисто́к полу́чится хоро́ший. То́же де́лали, снима́ли кору́ так, чтобы не пора́нить э́ту кору́ В неё вставля́ли в оди́н коне́ц тру́бочку, не тру́бочку, а па́лочку, и там регули́ровали э́той па́лочкой свисто́к, звуча́ние.  А второ́й коне́ц де́лали так, чтобы мо́жно бы́ло взять в рот. Когда́ поду́ешь, отту́да получа́ется свист или гудо́к, в о́бщем, что-то тако́е. И вот у кого́ како́й бу́дет звук. То́же вот така́я была́ игра́.

– А гала?

– Нет. Таку́ю не зна́ю.

– Выманки?

– Э́то не зна́ю, не слы́шал.

– Чиги?

– Чи́ги? А так называ́ют зна́ете кого́? Ове́ц. Чи́га-ч́ига-чи́га-чи́га. Э́то позывно́й – чи́га, чхе-чхе-чхе.

– А асонасы?

– Не зна́ю. Э́то пе́рвый раз слы́шу.

– Заколотовки?

– То́же пе́рвый раз слы́шу.

– Заколки?

– Нет, нет, тако́го не́ было.

– Пиранки?

– Не зна́ю.

– Ухоронки?

– Э́то зна́чит пря́таться.

– А было, например, вместо считалки по палочке или жребием? Или только всегда считалки были?

– По жре́бию так у нас не быва́ло. У нас то́лько счита́лки. Жре́бий, там на́до па́лочки, коро́ткую, дли́нную. Кака́я, чего́, там жре́бий. Нет, не́ было тако́го, жре́бий. Счита́лка, и всё.

– А мальчики с девочками вместе играли? Или они как—то делились?

– Всегда́ ма́льчики с де́вочками игра́ли. Потому́ что интере́с был к де́вочкам, да́же хотя́ мы и ма́ленькие бы́ли, а всё равно́ интере́с был. Ко́су-то чью на́до потаска́ть. А э́то пе́рвый при́знак того́, что како́й-то интере́с есть. На́до подёргать за́ косу, не то что там обнима́ться, запрещено́ бы́ло. А за́ косу-то дёрнуть…

– А в какие—то игры только мальчики играли?

– А у нас все де́вочки да ма́льчики, всё равно́ кака́я-нибу́дь девчо́нка есть в игре́. Две-три. А девчо́нки вот, быва́ло, что в ку́клы то́лько игра́ли вме́сте-то. Отде́льно уж ма́льчики не игра́ли в ку́клы, заче́м им? Что, в ку́клы мы бу́дем игра́ть ещё.

– А как девочки кукол делали? Вы не знаете?

– Как-то с по́мощью взро́слых. Ма́тери, ста́ршие сёстры ши́ли. Зна́чит, из тря́почек, лицо́ како́е-то сде́лают, нарису́ют или уголько́м, или черни́лами. Ещё хими́ческим карандашо́м. Зна́ете, что тако́е хими́ческий каранда́ш? Пло́тники так о́чень лю́бят э́тот каранда́ш, хими́ческий.

– А зимой, в какие игры играли?

– Счита́лки ра́зные да чё вот, наприме́р, бе́гать. Побе́гать на́до. Побе́гать друг за дру́жкой по ля́пами. Ля́пой. Вот в э́том ме́сте как раз пе́чка топи́лась, в э́той вы́тащила ба́бушка Праско́вья горя́чий чугу́н. На́до бы́ло что-то там вскипяти́ть, он це́лый час кипе́л. И вы́лила ведро́, ду́мала, осты́нет, зава́рит что-нибудь коро́ве. Горя́чим-то лу́чше она́ зава́ривается, распа́ривается все. Вы́лила, а мы бе́гаем все. Подо́лом О́льга Па́вловна заде́ла, О́ля, моя́ сестрёнка, и пролила́. Так в больни́цу отвози́ли, нога́ была́ ошпа́рена. Пло́хо бы́ло ей, коне́чно. Вот, бе́гали, в основно́м. Пото́м переста́ли бе́гать. Сказа́ли: «А где ви́ца?» Вот мы игра́ем, шу́тим с друг дру́жкой, ля́паем таки́е ля́пки. А ба́бушке надое́ст, она́ была́ до́брая, хоро́шая, но надое́ст ей, она́ бои́тся. Вот там, ви́дите, ве́рхняя доска́, там есть отве́рстие, туда́ вставля́лась ви́ца бере́зовая. Вот. Она́, коне́чно, нас не би́ла ви́цей, но страсть была́ э́того. У нас была́ страсть, что попадёт ви́цей. И, зна́чит, расшали́мся, ну, дак че́тверо дак. Два па́рня, да две девчо́нки. Зна́чит, Ми́лька была́, Людми́ла, был второ́й, поме́ньше… Я был са́мый ста́рший. О́льга Па́вловна помоло́же меня́ на два го́да, на год и 8 ме́сяцев, а э́ти ребя́та ещё бы́ли ме́ньше. Зна́чит, Ли́дии Проко́пьевны Ми́лька и А́нны Проко́пьевны, э́то сестёр ба́бушкиных де́ти. Во вре́мя войны́ э́то бы́ло и по́сле войны́. Они́ пото́м уе́хали, коне́чно. Там в Му́рманск уе́хали, Ли́дия Проко́пьевна, а А́нна Проко́пьевна в Но́вую Ла́догу уе́хала, там рабо́тала нота́риусом. А Ли́дия была́ учи́тельницей. Две учи́тельницы у нас ещё бы́ли: Мари́я Проко́пьевна – учи́тельница, Ли́дия Проко́пьевна – учи́тельница, а А́нна Проко́пьевна нота́риусом была́. Лизаве́та Проко́пьевна в де́тском, воспи́тывала, ну, вот, де́ти-то в са́дике, воспита́телем де́тского са́да.

– А зимой снеговиков лепили?

– Э́то бы́ло. Броса́ли сне́г, как все де́ти.

– А с горки катались?

– Ну, коне́чно. И на леды́шках ката́лись, на снегу́рочках ката́лись, снегу́рки – коньки́ с за́гнутыми таки́е сде́ланы бы́ли. Привя́зывались к ва́ленкам. Вот, и на них то́же ката́лись. Э́то бы́ло, коне́чно, бо́язно, потому́ что мо́жно бы́ло повреди́ть. Про́сто не у всех бы́ли коньки́, дак вот на леды́шках, да с го́рки так уката́ют, как тепе́рь де́ти, и по ней не полива́ют, а про́сто за́дницами свои́ми расто́пят, лед образу́ется – и ката́ются. На лы́жах ката́лись. Кто да́льше всех, кто быстре́е дое́дет. А пото́м ещё на лы́жах, де́лали трампли́ны, у кого прыжо́к да́льше бу́дет с трампли́на на лы́жах. Лыж ско́лько перелома́ли, ой!

– А на санках катались?

– И на са́нках, на чу́ньках. Чу́ньки, зна́ете? А бо́льше так ничего́ у нас не́ было тако́го. Как обы́чные де́ти. Де́ти есть де́ти. Нам лишь бы порезви́ться да подыша́ть во́здухом. Все штаны́, коне́чно, сыры́е. Все сра́зу на пе́чку. И вот, гре́ться, суши́ться. Опя́ть! Поби́лись с на́ми, коне́чно. Де́ти есть де́ти. Ой, как я пры́гнул! Хва́станье тако́е бы́ло, хва́стались. И пе́ред роди́телями хва́стались. А чего́ роди́тели? Мать одна́ да ба́бушка. Отца́ не́ было. Оте́ц уж пото́м пришёл, когда́ мне 15 лет испо́лнилось. С а́рмии пришёл в 46 году, а больно́й так не до э́того бы́ло.

– А с младенцем, в какие игры могли играть? Какие игрушки были, у маленьких совсем?

– А я да́же не по́мню. Младе́нцев у нас не́ было.

– Не видели, какие, да?

– Нет, не ви́дел я. Та́нька родила́сь, вот, у Мари́и Проко́пьевны, здесь родила́сь, в дере́вне, в Кири́ллове. В Борбушино́ ей напи́сано, где ме́сто рожде́ния. Дере́вня Борбушино́. Так по́сле роди́льного до́ма прие́хала она́ сюда́, да они́ и уе́хали пото́м. И ба́бушка с ни́ми уе́хала. Ня́нчиться-то с кем бу́дет? Мы уже́ взро́слые ста́ли, взро́слые доста́точно, в шко́лу ходи́ть на́чали, нам не нужна́ ба́бушка тепе́рь ста́ла.

– А хороводы водили? Пели песни?

– А вот э́того не́ было. Пе́ли пе́сни, ну, вот ни расска́зов, ничего́ не́ было, а про́сто подви́жные и́гры у нас бы́ли. А то, что сиде́ть там, на сту́ле, телеви́зора ведь не́ было в то вре́мя. Патефо́н был, патефо́н слу́шали, коне́чно, патефо́н. Я ещё сейча́с по́мню э́ти пе́сни. Всё оте́ц напева́л пе́сню, подожди́те, как называ́ется-то? «В жи́зни мне доста́лась шко́ла…» Нет. «Жи́знь была́ суро́вой шко́лой, но, когда́ наста́нет мой черёд, я уйду́ с вата́гою весёлой через куст коре́лы в огоро́д. А тепе́рь, бесе́дуя с тобо́ю (это в смы́сле с же́нщиной), позабу́дь, люби́мая про гру́сть. Но за́втра, в у́тро голубо́е, я уйду́ и бо́льше не верну́сь. Мо́жет, там, вдали́, у полуста́нка разгори́тся небыва́лый бой, потеря́ю я свою́ куба́нку со свое́й бу́йной головы́». Алёшка пел, внук, я то́же её пел. «Потеря́ю я свою́ куба́нку со свое́й дурно́ю голово́й».

– А частушки пели?

– А вот ещё пел пе́сню, в основно́м оте́ц-то люби́л морски́е пе́сни, осо́бенно «Люби́мый горо́д мо́жет спать споко́йно», «В далёкий край това́рищ улета́ет». И ещё пел пе́сню интере́сную, он же моря́к был, пел пе́сню «Ко́стя-капита́н», подожди́те. «Шала́нды по́лные кефа́ли в Оде́ссу Ко́стя привози́л, и все биндю́жники встава́ли, когда́ в пивну́ю он входи́л». А ещё он говори́л вот тако́е выраже́ние: «Кому́ моя́ жизнь во сне присни́тся, тот проснётся в холо́дном поту́». Вот как. В како́м-то фи́льме. Там же пока́зывали ра́зные фи́льмы и солда́там пока́зывали фи́льмы. Ну, каки́е-то фи́льмы бы́ли. Вот, у него́ бы́ло изрече́ние тако́е: «Кому́ моя́ жи́знь во сне присни́тся, тот просне́тся в холо́дном поту́». Что же ещё? А вот пласти́нки, граммофо́нные пласти́нки бы́ли, коне́чно, таки́е. Сейча́с вспо́мню, хоть одну́, како́й-нибу́дь купле́т. «Бой под веро́й-ка Литво́й, бой под ста́нцией Калачи́, за Цари́цын, за Цари́цын дни и но́чи бу́дем би́ться, пи́ка с пи́кою крестя́сь». В о́бщем, така́я революцио́нная пе́сня. Гражда́нская война́. А пе́рвая там пе́сня, что «вдали́ у полуста́нка разгори́тся небыва́лый бой». Что-то еще́… Каку́ю-то интере́сно, я запо́мнил, пе́сню пел. Люби́л игра́ть на бая́не, на гармо́шке, полубая́н называ́лся, и сейча́с до сих пор сохрани́лся он. Берегу́. На́до бы отремонти́ровать его́ да всё как-то ру́ки не дохо́дят. Бою́сь, как начну́ игра́ть, так опя́ть э́ти мы́сли, каки́е бу́дут, да пережива́ния. Так он и стои́т.

– А частушки под гармошку пели?

– Часту́шки? А часту́шки да, когда́ колхо́зные пра́здники. Вот, обы́чно, когда́ зака́нчивается… Колхо́зный пра́здник начина́ется, там салама́ту нава́рят, ой, не нава́рят, нажа́рят суши́лками. Кишки́ жа́реные с крупо́й овся́ной. Не зна́ете тако́го? Кишки́ жа́реные называ́ются, вот и салама́ты э́то получа́ются. Они́ о́чень жи́рные, коне́чно, бара́ньи кишки́, мо́жет, теля́чьи, но обы́чно бара́ньи кишки́. Их ошу́рки называ́ли. Слы́шали тако́е? Ошу́рки. Ну, вот и пра́здники колхо́зные. Пото́м и пля́ски есть. Кадри́ль пля́шут, а если девчо́нки поста́рше да ребя́та поста́рше, дак вечера́ бы́ли, устра́ивались. Скла́дшины де́лали. Скла́дшины зна́ете, что тако́е? Э́то вот на́до ве́чер. Ну, девчо́нки, им ведь то́же ску́чно зимо́й. А у кого́ скла́дшина бу́дет? А, дава́й, вот там Ню́рка. Ню́рка Беушко́ва, там ме́ста побо́льше. Дава́йте. Они́ собира́ются, кто чего́ принесе́т, для того́ чтобы вро́де засто́лья сде́лать. Ну, и бра́жки нава́рят. Пи́во называ́ли, это бра́жка. Бра́жка, она́, действи́тельно там, не пи́во, пи́во ведь ва́рят. А здесь про́сто бро́сят со́лоду, са́хар там, и она́ получа́ется, бра́га. От «броди́ть», «бро́дит». Ну, вот. И быва́ет кре́пкая така́я. А ещё чё-нибудь доба́вят туда́ для хме́ля.

– А чем они там занимались, на вечерах?  

– Пляса́ли, пе́сни пе́ли. Кто́-нибудь на гармо́шке игра́ет, а в основно́м пляса́ли. Две де́вушки, наприме́р, пля́шут, одна́ и втора́я про́тив одно́й. Втора́я то́же, кото́рая полу́чше-то. И вот, ребя́та и смо́трят: «Вот, смотри́-ко, Ни́на хорошо́ как поёт-то». Ну, э́то про себя́ они́, коне́чно. Вот. Там же ну́жно завле́чь ребя́т-то. А как завле́чь-то их? Оде́жды бы́ли худы́е, коне́чно, оде́жды. Ну, не худы́е, гря́зные не гря́зные, ста́ренькое. Всё бы́ло ста́ренькое. Что поде́лаешь? Коне́чно, что́-то покупа́лось, но бы́ло о́чень тру́дно. Бы́ло насто́лько тру́дно, что я да́же по́мню, как по лендли́зу мне доста́лись штаны́ на одно́й про́бе, америка́нские. Так что фи́рменные шмо́тки бы́ли. В запла́тах.

– Вы не помните, какие частушки были? Они же пели на вечерах под гармошку?

– Как пе́ли? Вот, наприме́р, каки́е часту́шки. <Поет>

За Боло́нина, Горше́нина пошли́ голосова́ть.

А Боло́нин и Горше́нин это бы́ли зна́ете кто?Депута́ты областно́го сове́та. Оди́н машини́ст был – Боло́нин, я и сейча́с по́мню, вот, Фе́ди Завали́шина, зна́чит, до́чка не до́чка, жена́. Э́то была́ до́чка Боло́нина, и фами́лия была́ Боло́нина. А Горше́нин то́же был како́й-то стаха́новец. То́же его́ выбира́ли.

Ну, пе́сни, коне́чно, в основно́м, са́мые весёлые – это когда́ у нас Но́вый год. Но́вый год – это бы́ло сча́стье для всех ребяти́шек, потому́ что в шко́ле нового́дний пра́здник устра́ивали, там и конфе́ты дава́ли, и каки́е-то пода́рки дава́ли за то, что там вы́ступит и расска́жет. Малю́сенькие, начина́ет како́е-нибудь четверости́шие, ска́жет, а ра́дости-то ско́лько: ей конфе́тку подари́ли! Что зна́чит конфе́тка, а для ребёнка ведь э́то бы́ло вообще́ ра́дость. Так жда́ли Но́вого го́да, так не зна́ю и как! Там пото́м пе́сни: «Здра́вствуй пра́здник нового́дний», таки́е пе́сни. Пото́м: «Ёлочка», «Ёлка ты, ёлка, зелёная иго́лка, отку́да ты пуши́стая пришла́?» В о́бщем, всё бы́ло де́тское, всё бы́ло интере́сно.

– А Рождество и Крещение как отмечали? Колядовали, ходили ряженые? Хулиганили как—то на Святки?

– Нет, ку́десом ходи́ли. Мо́жно э́то сказа́ть? <Поет>

 Де́вки кудесом ходили,
Не дошли́ до о́зера,
Не скажу́, кака́я де́вка
Ж*пу поморо́зила.

<Смеется>

Вот таки́е слова́, не за́дницу, а… Вот. Ну, мно́го таки́х пе́сен бы́ло.

Задуше́вному това́рищу
Зае́хали коло́м,
Все весёлые гуля́ночки
Пошли́ на перело́м.

То́ есть ра́ньше мы всем фо́ру дава́ли, а тепе́рь задуше́вному това́рищу коло́м вре́зали, так он всё, не мо́жет, си́лы у него́ не ста́ло, да и всё. Мо́жет, он в больни́це лежи́т. Зна́чит, ста́ли верхово́дить, вот, Каре́лия. Каре́льские. Ли́бо Во́лох, Цы́пино идёт, так Во́лох отвора́чивай. Мы за Цы́пино, у нас-то бы́ло Цы́пино. «Во́лох отвора́чивай, у нага́на семь заря́дов, то́лько повора́чивай». Вот таки́е пе́сни все. Подожди́, ещё.

Мы с това́рищем гуля́ли,
На двои́х – оди́н нага́н.
Четы́ре го́да принуди́ловки
Дели́ли попола́м.

Вот таки́е.

Белозе́рская тюрьма́
Да за воро́тами труба́,
Ско́ро, ско́ро наш това́рищ
Завезу́т на х*р туда́.

Извини́те.

Мы с това́рищем сиде́ли
Су́точки голо́дные,
Белозе́рская тюрьма́
Да ка́меры холо́дные.

Мы с това́рищем сиде́ли суточки голо́дные, никто́ нас не корми́л, вот так. Все жа́луются э́тими пе́снями, быва́ло. И девчо́нки пою́т хоро́шие пе́сни. А они́-то, я не зна́ю, коне́чно, пе́сен девчо́ночьих. А э́ти пе́сни, коне́чно, все на слу́ху. А я-то ещё был сын учи́тельницы, мы мла́дше всех, вот ребя́та меня́ и нау́чат: «Ну-ко, дава́й-ко, Ко́ля, у тебя́ го́лос хоро́ший». Така́я хоро́шая пе́сня – и с матюго́м. Ка́к-то прихо́дит мать с рабо́ты: «Я ведь слы́шала». – «Ма́ма, ты на рабо́те была́». – «Я слы́шала, каки́е ты пе́сни поёшь».А э́то ба́бушка Марю́та уви́дела, что я забра́лся на о́твод, на са́мый-то, во всю-то голо́вушку – и матюга́льные пе́сни. «Я, – говори́т, – слы́шала, слы́шала, каки́е ты матюга́льные пе́сни». А э́то ба́бушка Марю́та услы́шала, сказа́ла: «Ну, А́нна Алексе́евна, не слыха́ла, чтобы учи́тельницы сын так матюга́лся». Ну, вот что? Научи́ли ребя́та дак. Таки́е бы́ли вре́дные. А им что? «Вот, Ко́ля, го́лос у тебя́ хоро́ший, дава́й». А чтобы гро́мче ещё бы́ло, забра́лся ещё на о́твод. Зна́ете, что тако́е о́твод-то? Это вот вся дере́вня огоро́жена таки́ми огоро́дами. Зна́чит, коро́вы у нас ходи́ли то́лько в дере́вне. Если ну́жно куда́, то был всегда́ о́твод или забо́р. А для того́, чтобы бы́ло быстре́е открыва́ть, на лошадя́х ведь е́здят, де́лали отвода́. Отвёл, пропусти́л и закры́л. А о́твод, там три-четы́ре перекла́динки. А че, ма́ленький ма́льчик зале́зет на о́твод-то, на перекла́динки, вот, как высоко́-то! Вот так бы́ло. Да росли́, вы́росли ведь.

– А в Святки как? Подставляли палки к дверям? Заливали их водой? Или в трубу что—то?

–Нет, э́того не́ было. Это бы́ли прока́зы. Если э́то, еди́нственное, что мо́гут, вот како́й-то пра́здник, в Рождество́, са́ни мо́гут спусти́ть с го́рки. Вот. Где са́ни? Куда́ де́лись? Или огло́бли спря́тать, но пото́м же найду́т всё равно́. «Ах, вы, прохво́сты, куда́ дели́?» – «А вот, дя́денька, здесь лежа́т». Ну, вот, почему́ са́нки… А мы поката́лись на них. Ся́дут на них все, и вот с го́рки, крута́я го́рка-то, вот осо́бенно там, где вы ходи́ли, там костёр-то, дров-то. Там го́рка к Зы́бошному-то крута́я. Вот, поката́емся. А не охо́та, не завести́ ведь, си́лы-то ма́ло бы́ло, дак вот так и оста́вим. «Ах, вы прохво́сты». Ну что, на́до ло́шадь туда́ вести́, огло́бли нести́ да запряга́ть, да выта́скивать отту́да са́ни. Вот и всё.

– А игрушки как назывались? Вообще само слово?

– Игру́шки называ́лись игру́шками, а как бо́льше? То́лько игру́шки.

– А свистульки, мячи, куклы как—то по—другому назывались?

– Ку́клы называ́лись, но шутя́, мо́жно сказа́ть: «Возьми́ свои́ тря́пки, отда́й мою́ ку́клу». Так мо́жно ещё сказа́ть.

– А знакомо такое слово – кронит?

– Крони́т это у нас, я зна́ю, и́мя. Крони́т Серге́евич был, Кроня́ его́ зва́ли. А что тако́е кроня́, я не зна́ю.

– Кумка?

– Ку́мка? Нет, э́то я не слы́шал.

– Катышок?

– Нет, не слы́шал э́того.

– Пузырь.

– Пузы́рь? У нас одну́ же́нщину зва́ли Пузы́рь, то́ есть де́вочку. Ну, она́, понима́ете, у неё был большо́й живо́т. То ли рахи́т, то ли не рахи́т. Во вся́ком слу́чае, у неё про́звище бы́ло Пузы́рь, зва́ли её. Живо́т тако́й был, да то́же всё с го́лода-то, са́ми зна́ете. Так Пузырём и зва́ли.

– Зубарка?

– Нет. Э́то не́ было, не зна́ю.

– Лобтя?

– Ло́бтя, нет, не зна́ю.

– А битыш?

–Мо́жет, би́тыш э́то называ́ли, кото́рая па́лка, броса́ют. Как называ́ется па́лка-то э́та? Би́тыш, мо́жет, и называ́ли. А по-ра́зному ведь. Но я не слы́шал его́, тако́го.

– Подченки?

– Подчу́нки? Подчу́нки есть. Э́то зна́ете что? Э́то, зна́чит, есть са́ни, есть са́нки, а есть подчу́нки. Для чего́ э́то сде́лано? Для того чтобы на них вози́ть брёвна. Зна́чит, есть дро́вни, а к ним ещё приде́лываются на верёвке подчу́нки, то есть вот брёвна-то дли́нные, шестиметро́вка обы́чно. А ведь са́ни-то ско́лько, ну, два с полови́ной ме́тра, мо́жет быть. Но не бо́льше длина́ сане́й, дро́вней. А ведь ну́жно, чтобы коне́ц-то, 2,5 ме́тра, а счита́йте, ещё 3,5 ме́тра вися́т в во́здухе, и вот, чтобы они́ не висе́ли, и мо́жно бы́ло вози́ть, зна́чит. А быва́ет, ещё ле́том брёвна во́зят на передка́х. Передки́ к теле́ге сни́мут, привя́жут и то́же во́зят, наприме́р. Коне́ц-то уже́ не виси́т над землёй, не ша́ркает по земле́. Э́то на передка́х либо на подчу́нках. Крёсла ещё бы́ли, их на дро́вни ста́вили. Там, коне́чно, бы́ло э́то, когда́ вози́ли се́но, соло́му, ну, ещё что-то вози́ли тако́е. Траву́. Вот.

– Как прицеп, значит, было да?

– Как прице́п, да.

– А одарка?

– Не зна́ю.

– Апука?

– Не зна́ю.

– Пикулька?

– Пику́лька? Ну, сло́во э́то како́е-то слы́шал я. Но я не по́мню его́, не зна́ю. Не зна́ю я да́же обозначе́ния его́. А где́ вы нашли́-то таки́е?

– В районе, наверно, слышали Кирилловском эти слова.

– Мо́жет, И́горь зна́ет? Э́тот, Па́лыч.

– А была ли какая кукольная мебель или посуда, девочки играли, себе строили кукольные домики?

– Не по́мню я.

– А у вас были какие—то детские орудия труда? Например, маленькие грабли, топорики? Может, серп какой—то, лопатка маленькая?

– Вот, во́т ма́ленького, от топора́. Разру́блено топоро́м, вот. Кость. Вот таки́е у нас бы́ли… Взял, да раз, черкну́л и все.  И попа́л по ноге́. А чтобы ма́ленькое у нас, нет, не́ было.

– А детские домики?

– У нас да́же велосипе́да не́ было. А э́то стро́или. Кле́тки называ́лись. Дава́й, сде́лаем кле́тку. С кры́шей.

– А как строили?

– Молотко́м, да гво́зди, да до́ски. Вот и всё.

– А где строили? В лесу?

– А ря́дом, обы́чно, о́коло крыле́чка, чтобы ба́бушка ви́дела, что мы недалёко игра́ем в кле́тке. А где ребёнок-то? А ребёнок в кле́тке сиди́т, прити́хнул, игра́ет дак.

– А во что играли?

– А во что? Либо ку́клу укла́дывали спать, либо что-то там мастери́ли. Те же свистки́ де́лали, наприме́р. Стоя́ть-то чего́? Мы ся́дем, там вро́де ти́па скаме́ечки сде́лают. Вро́де, зна́ете, как песо́чницы в города́х. То́лько у нас песку́ не́ было, а про́сто ла́вочки бы́ли и все. А ла́вочки как де́лали? Чу́рки наре́жут взро́слые, нало́жим до́ски на э́ти чу́рки, вот и все.

– А у каждого свой был домик? Вы в гости ходили друг к другу?

-– Нет, вот у ка́ждого до́ма для дете́й был о́бщий до́мик, о́бщая кле́тка.

– То есть все дети там играли?

– Да, там не́ было так, чтобы ты чёрный, а я бе́лый.

– А как взрослые к детям относились? Ка воспитывали, какое внимание уделяли?

– А как? В основно́м ба́бушки да де́душки. Я говорю́, что пе́рвое сло́во – «бала́ны», я его́ услы́шал от де́да. Мы пошли́ в Оде́ньево, называ́лась э́та дере́вня Го́ры. Я попле́лся за ним: «Де́душко, ты возьми́ меня́!» – «Ну, пойдём, внучок, пойде́м. Э́то далеко́», – говори́т. Ну, так что «далеко́», мне тогда́ бы́ло 5 лет. Ну, он посмотре́л на меня́, да: «Ну, дава́й пойдём». Он что́-то приходи́л туда́ по по́воду дра́ний. На́до бы́ло кры́шу крыть дра́нью. А вот как наре́зать, где взять э́тот инструме́нт, вот он и догова́ривался с мужчи́ной. Они́ де́лали, у них же вся Цы́пина гора́ покры́та оси́ной. Оси́на хоро́шая там, не гнила́я. Она́ потому́ что на ска́те прогрева́ется и не гниёт. И вот там они́ ре́жут бала́ны определённого разме́ра по величине́ дра́ний, а пото́м строга́ют, вот. Строга́льный стано́к специа́льный, рука́ми. Ле́звие тако́е кова́ли и начина́ли строга́ть. Вот, сло́во «бала́ны». А как пригото́вить бала́ны-то? Я и запо́мнил э́то сло́во – бала́ны.

– А сказки на ночь рассказывали вам? Или вообще сказки какие—то, истории?

– Ба́бушка Праско́вья расска́зывала ска́зки, коне́чно.

– А не помните, какие?

– Ну, вся́кие она́ приду́мывала. Вот ска́зки каки́е? Как вот лесови́к, леша́к, ле́ший, у нас да́же есть ме́сто, называ́ется… «А где посе́яли ны́нче горо́х-то?» – «А вон к ле́шему по доро́жке». А к ле́шему по доро́жке – зна́чит зна́ем, на э́той го́рке. Так и го́рки называ́лись. «А где грибы́-то собира́ла?» – «А у Фекли́стиной щаки́». Фекли́стина щака́.

– А что это значит?

– А э́то зна́чит, что гора́, го́рочка, а тут боло́то, а по нему́ э́ти островки́. Как почему́? Потому́ что вро́де где́-то Варю́ха умерла́, на э́том ме́сте. Мо́жет, же́нщина кака́я-то умерла́, серде́чный при́ступ, мо́жет, или что-то. Ну, э́то на́до обозна́чить. Как э́то ме́сто? А вот там, где Варю́ха умерла́. «А где ры́жики-то собира́ли?» – «Да у Лео́нтьевой реки́, по Лео́нтьевой реке́». Вот, зна́чит обозначе́ния э́ти… «А где?» – «На Новочи́стках». «А где»? – «На Пастухо́вой шала́шке». «А где медве́дь живёт?» – «Да вот, на Пастухо́вой шала́шке медве́дь живёт». Вот и все.

– А как рассказывали сказки? Где сидели, обычно? Все дети вокруг бабушки собирались? Как это было?

– Мы ложи́лись спать-то, капри́зные бы́ли: «Ба́бушка, расскажи́!» Вот она́ и начина́ет что-нибу́дь врать. Ну, а что? Сама́ спит, а все равно́ на́до что́-то, де́ти слу́шают дак.

– А сказку о Верлиоке знаете?

– Вот она́ и расска́зывала про Верлио́ко.

– А можете рассказать ее, кратко хотя бы?

– Да вон, в той кни́жечке напи́сано всё.

– А вы по памяти можете рассказать?

– Ой, не зна́ю. Я уже́ не зна́ю, как нача́ть-то.

– Может, тогда другую?

– Другу́ю, так вот кака́я.  Оте́ц-то мой, зна́чит, рабо́тал, да́же не оте́ц, а дед. Ови́ны топи́л. Зна́чит, суши́ли зерно́. Э́тот ови́н, он называ́лся – рига́. Её зва́ли почему́-то рига́. Вот в той риге́. «Где, куда́ пшени́цу-то свезли́, рожь-то куда́ свезли́? Где бу́дем суши́ть-то?» – «А вот, в Ка́шиной риге́».  Или Ле́ушковой риге́. Сенова́л был с пе́чкой. Ка́менная пе́чка, вот как в ба́не у нас. Така́я же пе́чка топи́лась, и, зна́чит, наверху́, над пе́чкой, дым проходи́л как раз по э́тим снопа́м зерна́ и суши́л зерно́, гото́вил его́ к обмоло́ту. Потому́ что сыро́е зерно́-то не вы́падет, когда́ бараба́н бу́дет на молоти́лке крути́ть, а сухо́е-то зерно́… И вот гото́вили его́ для того́, чтобы за́втра молоти́ть, на́до его́ сего́дня вы́сушить за ночь. И вот де́душко пошёл, на́до бы́ло в Ле́ушковой риге́. Пришёл домо́й и говори́т: «Ну, ба́тюшко, я пошёл ночева́ть в Ле́ушкову ригу́». Он сказа́л вро́де как к домово́му своему́. Домово́й. То́же ведь когда́ за́ходите в избу́, говори́те: «Здра́вствуйте!» Не то́лько де́тям, хозя́евам, но и говори́те домово́му то́же. Зашли́ в незнако́мую избу́, скажи́те: «Здра́вствуйте!» А домово́й живёт в ка́ждом до́ме, и пото́м, у него́ сто́лько дете́й! И домови́ха есть, и ма́ленькие де́тки по коли́честву дете́й, кото́рые нахо́дятся в э́той избе́. И если жила́ хозя́йка, зна́чит, домови́ха то́же есть. Ну, вот он и сказа́л: «Я пошёл ночева́ть в Ле́ушкову ригу́». Там затопи́л печь, стал суши́ть и прикорну́л, реши́л поспа́ть немно́го. А чего́? Пе́чка протопи́лась, отту́да идёт кве́рху тёплый во́здух и су́шит. И вот, говори́т, слы́шу сквозь сон, кто́-то во́зится, кто́-то руга́ется, кто́-то чего́-то, и деру́тся. Слы́шу: «Он ко мне пришёл, он проси́лся». Когда́ я пришёл в ови́н-то, я сказа́л: «Ба́тюшко ови́нник, я пришёл к тебе́ ночева́ть».

И вот вы́шел, говори́т, а у воро́т, говори́т, ше́рсти наде́ргано. А они́ драли́сь ме́жду собо́й-то, что домово́й сказа́л, что э́то мой хозя́ин, вро́де как бы, заче́м ты его́ пусти́л, а он у меня́ проси́лся ночева́ть. А э́тому не понра́вилось, домово́му-то. Ови́ннушко, они́ подрали́сь немно́жко из-за того́, что поссо́рились. Так вот тако́й моме́нт был, что я слы́шал сквозь сон, что домово́й дра́лся с ови́ннушком из-за того́, что я проси́лся ночева́ть.

– А помните, как праздновали Масленицу?

– Мы не зна́ли таки́х пра́здников.

– А Благовещенье, Пасху, Троицу как отмечали?

– Ма́сленица. Мо́жет, и называ́ли «Ма́сленица», но я уже́ не по́мню, когда́ э́то, как бы́ло. Потому́ что у нас э́то бы́ло неинтере́сно, игр у нас таки́х как бы не́ было. А то, что взро́слые там про себя́, это ведь счита́лся взро́слый пра́здник. Мы как бы в сторо́нке бы́ли, не то что наблюда́тели бы́ли, э́тих пра́здников. Ве́село, пи́ли вино́, а скоре́е всего́, бра́гу пи́ли, потому́ что вина́ на́до де́ньги бы́ло, а де́нег не́ было у крестья́нина. Крестья́нская семья́, так каки́е де́ньги. А пото́м, мы же плати́ли ещё подохо́дные нало́ги. Вот кур нет, а все равно́ до́лжен сдать мясопоста́вку, я́йца сдать ско́лько-то деся́тков штук. Мя́со, де́ржишь коро́ву – сдай, пожа́луйста, вот сто́лько-то мя́са. Шерсть, вот де́ржишь ове́ц, или да́же не де́ржишь, подохо́дный нало́г называ́лся или да́же не подохо́дный, не зна́ю я, как назва́ть, э́то бы́ло давно́. Но госуда́рство всегда́ каки́е-то нало́ги собира́ло с крестья́н. Вот молоко́, де́ржишь коро́ву, 200 ли́тров ты до́лжен снести́ на поста́вку. Ну, там, коне́чно, каки́е-то де́ньги плати́ли, но все равно́ до́лжен снести́ э́ту проду́кцию. Ну, если ещё жиры́, если 3, 4, если 4, так это литр за литр. А если 4,3, то это набега́ет там 10 ли́тров, а тебе́ запи́шут уже́, мо́жет, ли́тров 15. Счита́ется вот, уже́ ме́ньше на́до сдава́ть молока́. А коро́вы вся́ко бы́ли, бы́ли, кото́рые жи́рное молоко́ дава́ли, кото́рые и не о́чень жи́рное. А пото́м, ходи́ли в лесу́, разнотра́вья там тако́го уж не́ было, так чё принесу́т-то. Да и сами́м ведь молоко́ на́до бы́ло.

– А день Ивана Купалы праздновали?

— Э́того я не по́мню.

– А Ильин день?

– Ильи́н день, э́тот пра́здновали, о́чень да́же широко́. Собира́ли всех ро́дственников, по́мню, что к нам приходи́ла да́льняя-да́льняя тётка. Она́ в Ильи́н день всегда́ приходи́ла. И дня 3–4 гости́т. Ю́лия Я́коновская. Я о́тчество её не по́мню, а имя́ зна́ю. Я ещё учи́лся в 5 кла́ссе, в Ферапо́нтово ведь на́до бы́ло ходи́ть, за 7 км., серёдкой вот, ведь зимо́й не пойдёшь, э́то ле́том, весно́й и о́сенью мо́жно бы́ло там ходи́ть. А так ночева́ть мне пришло́сь у Ю́ли, жить. Ну, что де́лать, на́до бы́ло жить, на́до бы́ло учи́ться.

– А как праздновали Ильин день? Какие обряды?

– Ходи́ли в це́рковь, ви́димо. Чё де́ти-то, причём мы здесь? Крести́ли? Окрести́ли. Вот интере́сно, вот бы́ло в том до́мике, в том до́ме, вон ви́дите, кры́ша гаража́ ря́дом? Зна́чит, э́ти хозя́ева-то, реши́ли окрести́ть э́ту, На́стю и Же́ньку. Э́то О́льги Па́вловны, мое́й се́стры, внуча́та. Но они́ реши́ли игра́ть так, с кры́ши пры́гать. Так вот, чтобы пры́гнуть с кры́ши, им бы́ло стра́шно, так вот оди́н перекре́стится и второ́й перекре́стится, и начина́ют пры́гать. Опя́ть, понра́вилось, опя́ть зале́зут, начина́ют крести́ться и пры́гают. Не слома́ли ничего́, но́ги не слома́ли. Бог спас, что называ́ется. Они́-то поду́мали, что спас, что вот не повреди́ли но́ги. Смешно́?

– Хорошо, что подумали так. А день Петра и Павла?

– Петр и Па́вел? Да, мо́жет быть, и отмеча́ли когда́-то, ну, про́сто э́ти пра́здники, ну, как они́ называ́ются? Не зна́ю. Э́то ны́нче вот, сейча́с э́ти пра́здники пра́зднуют. А ра́ньше э́ти пра́здники церко́вные, где там слу́жбы была́ да все про́чее, вот на слу́жбу так, коне́чно, взро́слые ходи́ли. Ну, не все ходи́ли, кто мог. А то так бригади́р ещё ска́жет, что сего́дня хоть и пра́здник, а придётся нам убо́ркой занима́ться, зерно́ на́до убира́ть, либо паха́ть, либо коси́ть. Э́то я име́ю в виду́ сельскохозя́йственные рабо́ты, о́чень ре́дко, не отменя́лись почти́.

– А как свадьбу праздновали в деревне?

– А как? Не зна́ю я, не по́мню. Я как-то ви́дел, что неве́ста бежа́ла в пла́тье. Ой, ой, посмотри́-ко, она́ зимо́й, да ещё и в пла́тье бежи́т. Все диви́лись, что она́ не в оде́жде, а в пла́тье бежи́т. У Ната́льи-то до́чка, Ле́на, вы́шла за́муж, так пра́здновали, коне́чно. Взро́слые пра́здновали, дете́й-то не пуска́ли на сва́дьбу. Если то́лько уж в одно́м ме́сте они́ живу́т, я име́ю в виду́, роди́тели выдаю́т кого́-то, ста́ршего или мла́дшего, или же́нят. А так ведь посторо́ннего не пу́стят, просты́е посторо́нние не ходи́ли. Мо́жет быть, смотре́ли в о́кна.

– А как отмечали конец и начало сбора урожая?

– Нача́ло, коне́чно, не отмеча́ли, а коне́ц вот, де́лали плашши́ну, колхо́зный пра́здник. Нава́рят э́той, салама́ты, бра́ги и пото́м уже́ до «хрю́канья». Как то́лько начина́ли «хрю́кать», зна́чит, всё, напили́сь хорошо́ и подрали́сь.

– Один день гуляли?

– Да обы́чно не оди́н, ещё и второ́й гуля́ют. Ско́лько бра́ги бу́дет, сто́лько и гуля́ют, пока́ всю не вы́пьют.

– Строительство домов отмечали?

– Коне́чно, э́то всё отмеча́лось. Я ведь э́то всё не по́мню, я ведь ушёл, убежа́л из колхо́за в 17 лет.