«Што ра́ньше выра́щивали, то и сеца́с…»

Што ра́ньше выра́щивали, то и сеца́с, и сеца́с э́то же ро́стим: карто́шку, лук, цесно́к, морко́ука, свёкла, капу́ста — у́се, и сеца́с э́то жо вот. Немно́жко, а вчера́ то́же приходи́ла пе́реписи де́лала, ну я говорю́: «Уот у меня́ у́се в огоро́де, уот тут дак». А мо́жет, приде́ца уе́хать, э́то все бро́сить, цо я бу́ду одна́ де́лать. Положи́шь да положи́шь, да опя́ть там.

Во́семьдесят пять годо́в, ты поду́май-ка сам-то. Оди́н сын, и тот в Му́рманске жиуёт. Вот так ы жиуём, ми́лые. А у дом престаре́лых мо́жно, неохо́та идти́, ка́к-то сы́на тут, нехорошо́, ве́рно, ну дак цо. Вот ко́шка да ба́бка, вот, дво́е, ско́ро окотётица опя́ть, вот.

Цо суа́дьба, цо, собяру́т свои́х люде́й да, то́жо бы́ло, у це́рковь ходи́ли, ак уеть как жо, э́то поп кре́стьюу да все, и сеца́с э́то жо. Да, да́, гуля́ли, гуля́ли на суа́дьбах. А тепе́рь ка́жный день гуля́ют, ми́лый целу́ек, извини́те.

Ну как жо, ра́ньше суоё дак все, ра́ньше до́ма моло́ли дак, гото́вили дак цо есть, дак то и гото́вили. Ра́ньше бе́лой муки́ немно́го бы́ло. Забы́ла я, у како́м году́ две́сти грамм на це́льный день дава́ли дак, траву́ наруём да нотолчём да, уот цо е́ли, ми́лая моя́.

У́се пережила́. И напаха́лась, и наборони́лась — у́се наде́лалась. Два́дцать зим у лесу́ одно́м отрабо́тала, три зимы́ вози́ла на лошаде́х, кто поуе́рит. А у шесдеся́т цетво́ртом году́, у шейдеся́т шесто́м перее́хали мы, я сама́-то с холмого́рского сельсове́та, перее́хали мы в Ши́тово жи́ли. Се́мьдесят шесть це́нтеров се́на накоси́ла одна́, а хозя́ин придёт уот с рабо́ты у шесть чесо́у, до девяти́ часо́у, э́то, подмета́ем, а сеца́с цеты́ре коро́вы на посёлке, никому́ неохо́та нецо́ де́лать. И живу́т, помога́йте им госуда́рство. Цо им не жить, то ложи́сь, да пей вино́. Сейца́с бы так и не на́до, на́до бы заставля́ть у люде́й рабо́чих. Не зна́ю, я дак не люблю́ уот, што не рабо́тают. Сама́ уот стару́ха, да вот в огоро́де хоть посмотри́те, вон и там усё сама́ вскопа́ла и посади́ла.

Уот на́до бы поремо́нтить, на́до. Вот сын у меня́ приезжа́ет, он о́сенью приезжа́ет, дак усё и огороди́л. Я гоуори́ла, не на́до бы городи́ть-то, я недо́лго нажи́ву. Вцера́ сходи́ла, я усё хожу́ звони́т, позвоню́, дак ска́жет: «В го́лос пиши́», дак цо писа́ть. Спле́тни писа́ть дак не́цо, пра́вда? Цо я бу́ду писа́ть, кто у́мер да кто пьёт, э́то неинтере́сно, он не пьёт, не ку́рит.

А ра́ньше мы-то как ко́лья наста́вим до́ма-то, уот ра́ньше у дере́уне-то бы́ло. Скоти́на ходи́ла да, дак жердь ждём. Из наво́за ро́стила, дак карто́шка растёт, сла́ва Бо́гу, хороша́. Уцера́ зуони́л, дак гоуори́т: «Ма́ма, мно́го тебе́ карто́шки на́до?» Дак два мешка́. Пока́ живёшь, дак на́до усё де́лать.

Дрова́-то тепе́рь дороги́е, вот лю́дям дава́ли и на дрова́ по ты́сяце, да на газ по ты́сяце девятьсо́т, а у меня́ втора́я гру́ппа, и мне ницего́ ещё, а со́рок три го́да кни́жки обрабо́тано.

В Ивано́вском никого́ не́ту, в Андре́евке ницево́ не́ту, всех, э́то, свороши́ли в э́то Кова́рзино, а чо Кова́рзине-то там, ма́нна с нёба ва́лица, и скоти́ны не́ту, одне́ олкого́лики живу́т то́жо, попью́т да умру́т да, до свида́ния поэ́тому, не люблю́ лентя́ев, рабо́тайте, робя́та.

Пиро́ги пецо́м в пе́цке, с волну́шкам, с ры́бой — все топе́рь пецо́м, вот у меня́ духо́учка, вот, ху́до пецо́ца, то пережа́ришь то край вы́прет, то друго́й, вот, ми́лый целове́к, как. Хле́ба чо́рного не привезли́, а зака́зывала.

Ко мне де́ушка хо́дит, дак она́ мене́ во́ду но́сит, бельё стира́ет, а пол я сама́ мою́, сама́ мою́ пол, дрова́ но́шу, снег разгреба́ю.

Сестра́ зимо́й три ме́сяца у меня́ жи́ла, хоть она́ два́дцать цетве́ртого, ка́жется, го́да и́ли два́дцать пя́того, ху́же, она́ не мо́жет ного́й ходи́ть, шестьдеся́т годо́в отрабо́тала та сестра́, она́ в вое́нном учи́лище там была́, на Ура́ле, а пото́м её, по́мню, ссыла́ли цо-то, дак вот она́ там по́сле э́той пе́нсии перешла́ на другу́ю, и два́дцать годо́в там, от э́тих, уци́ли вое́нных, ну в о́бщем на уцителе́й на э́тих уци́ли.