«Я век прорабо́тала в колхо́зе…»

Я век прорабо́тала в колхо́зе, там рабо́тала се́мьдесят пять лет, совсе́м ста́рая ста́ла. Хорошо́, что я лицо́ де́лаю, берегу́ лицо́. Беру́ крема́, ма́жу всë вре́мя, у́тром то́же вста́ю, ну не ка́ждый день, а че́рез день, че́рез два. Перча́точкой умо́юсь, у меня́ така́я перча́точка дорога́я ку́плена, мы́ло тако́е вот. Вы́моюсь и де́лаюсь молодо́й тако́й. Сейча́с одна́ живу́, сын есть, а муж у́мер уж как тре́тий год. Его́ парализова́ло, да то́лько ме́сяц и жил, у́мер — ничего́ не могли́ сде́лать. Всë отказа́ло: речь отказа́ла, ру́ки, но́ги. Всë лежа́л, как чурба́к, ме́сяц полежа́л, да и у́мер. Мне бы́ло два́дцать лет, когда вы́шла за него́.

Сва́дьбы не было. Ра́ньше жи́ли бе́дно, ничего́ не́ было. Ве́цер-то был, его́ родны́е бы́ли. Он зде́шний, чарозе́рский, а я с Шауги <удар.?>, за три́дцать киломе́тров. Тут у него ́бы́ли свои́ ро́дники, и он ста́л ко мне подходи́ть. Сошли́сь на гуля́нку, на бесе́ду, ра́ньше всë гуля́нки бы́ли. На гуля́нке наро́ду мно́го, в пра́здник на Миха́йлов день или Но́вый год. Ну, в о́бщем, всë на пра́здники е́здил. Была́ одна́ знако́мая, ну не знако́мая, а ро́дница, ну мы и познако́мились на бесе́де. Ра́ньше ла́нчика пляса́ли в четы́ре па́ры: тут две па́ры и там две па́ры. Вот переходи́ли и пляса́ли, он стал ла́нчика всë брать, а пото́м пошли́ домо́й, он стал ко мне подходи́ть: «Дава́й-ка пое́дем в Чаро́зеро». Я там что не вида́ла-то в Чаро́зере? А через год и вы́шла за него́.

В дере́вне нанима́ли вот у стару́шек. Нас бы́ло молодëжи так мно́го, наймëм у стару́шки за дрова́. Ну, дров в лесу ́напи́лим е́й, везëм к око́шку, и она́ нас пуска́ет. День и ночь пля́шем, а на друго́й раз уж к други́м про́симся. Ра́ньше у нас кадри́ль был, мно́го пар, му́зыка, гармо́нь есть, ребя́та у нас гармони́сты бы́ли. Ой, до чего́ хорошо́ игра́ли! Пля́шем да пля́шем, у нас и ребя́та, и де́вки — все пляса́ли хорошо́. Как начнёт кото́рая дроби́т да ой, а пото́м никого́ не ста́ло, мы э́тих ребя́т никого́ не ви́дим. А у меня́ здесь, в э́том до́ме, мы живëм уж три́дцать лет.